Тайная война в Лукоморске - Страница 3

Но Саша Кумок сказал своим пулеметчикам «работайте» и сделал это по незнанию жизни с легкостью художника, накладывающего первый мазок на пока еще девственный холст.

Что ж, стрелять - тоже работа.

Пулеметчики сделали свой ход.

Пули отскакивали от странного существа, высекая из серой бугристой кожи радостные искры. Существо равнодушно и сосредоточенно двигалось дальше, не обращая внимания на маленькие неприятности, вроде визжащих в воздухе пуль. Развернувшись для атаки, оно все так же неторопливо двинулось на людей батьки Кумка. В воздух взлетела первая телега из нескольких десятков, предназначенных для экспроприированного добра. Взлетела вместе с парой шальных от возмущения и негодующе ржущих лошадей, грохнулась оземь, рассыпаясь в воздухе и разбрасывая окрест составлявшие ее детали, но она была только первой в начавшейся вакханалии, только первой!

– Шурик, мне страшно! - простонала из глубин тарантаса любовница, провинциальная трагическая актриса, уставшая жить ржаным хлебом, маргарином и ржавой воблой, а потому отдавшаяся атаману по любви к хорошей жизни. - Что это за урод? Откуда он?

– Брашпиль мне в глотку! - озадаченно сказал краском Павел Губин. - Это еще что за хрень? Осади, братки, осади! Это вам не бычков на привозе у торговок тырить!

И это доказывало, что не зря его в девятнадцать лет командовать людьми поставили. Разумную осторожность Губин сейчас проявлял, потому и принял решение - отойти, коли встретились с непонятной опасностью.

Впрочем, и полковник добровольческого отряда Глызотин был человеком опытным, в свое время под Мукденом оборону держал, в Маньчжурии японские цепи выкашивал, в первую мировую вместе с генералом Самсоновым на свой полк немецкий удар принял и стоял, не поморщившись и смятения не выказывая. Поэтому он и в данной ситуации не сплоховал. Еще раз перекрестившись, он повернулся к горнисту:

– Играть общий отход!

Под звуки трубы красные и белые организованно покинули площадь, двинувшись каждый в свою сторону. А позади, на оставленной ими без боя площади, все еще отчаянно ржали лошади, слышался треск ломаемых неведомым монстром повозок, и одинокая бричка атамана повернула на юг, ища спасения в скорости и быстроте лошадиных ног.

А странное существо, покончив с разбойничьими телегами, неторопливо развернулось и покинуло площадь, скрываясь в ранее неприметном переулке, который его усилиями превратился в еще одну (и широкую!) улицу; ушло и оставило на городском майдане печально ржущих лошадей, изломанные телеги и ощущение не понятной людям угрозы.

Что и говорить, непонятно все было, невероятно, и если бы рассказчик этой истории был черноморским моряком, он бы не преминул с печальным удивлением отметить: брашпиль мне в глотку, товарищи, господа и Панове. Брашпиль мне в глотку!

Глава вторая

Колоритные типажи являет обществу гражданская война.

Кипел-закипал русский котел на угольях братской вражды, и в котле том варилась не сталь - человеческий дух в ней вскипал, выплескиваясь в разных уголках страны несгибаемыми партизанами вроде Лазо, бесшабашного и мудрого батьки Махно, отчаянного и бесстрашного до сумасшествия белого барона Унгерна, отчаянных каппелевцев, способных пойти в атаку под барабанный бой с пахитоской с зубах, неистового Льва Давидовича Троцкого или несгибаемого адмирала Колчака, сладострастного харьковского садиста Саенко и благородного разбойника Григория Котовского. При желании каждый может продолжить этот ряд по собственному желанию и в соответствии со своими политическими воззрениями.

Порождением гражданской войны являлся и Антон Кторов.

Как и полагается будущему авантюристу, Антон Кторов окончил перед первой мировой войной Одесское коммерческое имени императора Николая училище. В отличниках Кторов не значился, хотя и проявлял определенную склонность к историческим наукам и стихосложению и даже пописывал вполне недурственные романтические стишки, которые изобильно печатал в многочисленных одесских бульварных газетах, что давало ему возможность пить дешевые ординарные бессарабские вина в портовых кофейнях греков. На почве стихосложения некоторое время дружил с Валей Бачеем, Эдиком Дзюбиным и Юркой Олешей, но слишком пресная жизнь их казалась Антону неинтересной. С началом войны Антон ушел на румынский фронт рядовым солдатом. После октябрьского переворота работал в одесской ЧК, где не сошелся с руководителем Вихманом во взглядах на контрреволюцию. Некоторое время подвизался в Наркомпросе, прислонялся - впрочем, недолго - к авторитетам Молдаванки и даже участвовал в создании первого деклассированного красноармейского полка, который возглавил небезызвестный и печально окончивший печальную повесть своей жизни Миша Япончик. После неудачного ограбления Одесского коммерческого банка Антон отправился в Россию, где воевал против Юденича, по протекции своего одесского знакомого Григория Котовского, с которым еще до империалистической войны сиживал в одной камере одесской следственной тюрьмы, попал в разведотдел Первой конной армии и наконец-то нашел свое место в жизни. Работал в киевском подполье, отсиживался от врангелевской контрразведки в одесских катакомбах, сидел в известной камере смертников города Ревеля, но никогда не терял бодрости и присутствия духа.

– Устали? - участливо спросил Дзержинский. - Как понимаете, отдыха не будет.

Антон покачал головой.

– Конечно, устал, - признался он. - Но я не в обиде. Я понимаю!

– Трудно в Средней Азии? - спросил Дзержинский.